Онкологические
заболевания у меня в роду. По маминой линии раком болели почти все женщины, у
мамы было два рака: желудка и груди. Так что я регулярно проверялась как в
поликлинике, так и дома. Во время очередного самообследования в августе 2013
года я нащупала у себя увеличенный лимфоузел. Я прекрасно помню, как заболела
мама, поэтому сразу поняла, что это значит. Рак. При этом меньше чем за полгода
до этого я делала маммографию в районном онкодиспансере, и в тот раз врачи
ничего не нашли.

Я пошла на УЗИ в
частную клинику, где после обследования, которое длилось, наверное, час,
специалисты все-таки разглядели у меня в груди опухоль. За это их упорство я до
сих пор им очень благодарна.

Что
такое ожидание консультации врача длинной в месяц? Если у вас хронический
насморк, то это просто досадная неприятность. Но когда речь идет о раке, это
может стать разделительной чертой между приговором и шансом продолжить
полноценную жизнь.

Дальше я, как и
все, попыталась попасть на бесплатное лечение, которое гарантирует нам
Конституция. И тут оказалось, что врачей-онкологов в стране не хватает, поэтому
на бесплатную консультацию по записи можно попасть в лучшем случае через
три-четыре недели. Что такое ожидание консультации врача длинной в месяц? Если
у вас хронический насморк, то это просто досадная неприятность. Но когда речь
идет о раке, это может стать разделительной чертой между приговором и шансом
продолжить полноценную жизнь.

Я не стала ждать
и обратилась за платной консультацией в один из крупнейших в России НИИ
онкологии. После чего мне понадобилась другая консультация — у психолога, в
таком я была шоке. Мне сказали: «Ну что вы так расстраиваетесь? Это рак. Теперь
мы отрежем вам грудь и сделаем шесть химиотерапий». На мою просьбу рассказать
подробнее, как будет проходить лечение и смогу ли я во время — и после него —
работать, мне ответили: «Какое работать? Живы останетесь — и на том спасибо». А
на вопрос о том, почему нельзя сделать органосохраняющую операцию, отправили в Интернет
— где якобы все написано.

После той первой
консультации были слезы и сильнейший шок. Искать другого врача не хотелось.
Хотелось, как страусу, спрятать голову в песок и не думать ни о чем. Помогла
подруга, которая сама когда-то прошла через это. Каждый вечер она звонила мне и
спрашивала: «Ты сделала свой выбор? Чего ты сидишь? Ты понимаешь, что время
работает против тебя? Ты должна найти врача. Ты должна принять решение».

Я обошла еще нескольких специалистов, но ни у кого из них
не возникло желания тратить время и усилия на попытки спасти мне грудь. Все
советовали просто отрезать ее.

Я обошла еще
нескольких специалистов в Москве и Санкт-Петербурге, но ни у кого не возникло
желания тратить время и усилия на попытки спасти мне грудь. Все советовали
просто отрезать ее. Спустя какое-то время я поняла, почему это так. Оказалось,
что абсолютное большинство онкологов не волнует то, что будет с вами после
лечения. Их задача — уничтожить онкоклетки и сохранить вам жизнь, а уж ее
качество после этого будет только вашей проблемой. В отчаянии я попросила
знакомого врача порекомендовать мне хорошего онколога, на что она мне ответила:
«Я могу тебе назвать одну фамилию, но так все лечение в России мы уже проходили
с твоей мамой, и результат был отрицательный. Если у тебя есть финансовая
возможность, начинай искать себе врача за границей, потому что у нас это не
лечится».

Выбор клиники

Я начала
рассматривать варианты лечения за границей. Искала в Интернете. Часами сидела
на форумах, где женщины делились впечатлениями от лечения в разных странах и
клиниках. Главными критериями для меня были качество и стоимость — из-за
второго я сразу отмела Швейцарию, где лечение очень дорогое. Также я понимала,
что хочу, чтобы мои родные и друзья смогли навещать меня, пока я лечусь. В результате
я рассматривала два варианта: Германию и Финляндию, и в итоге выбрала вторую.

В такой
стрессовой ситуации самое важное — не впасть в ступор, собраться и действовать
быстро. Всего на выбор страны и клиники у меня ушло две недели. За это время я
неоднократно мысленно поблагодарила своих родителей за то, что они отдали меня
в специализированную школу с углубленным изучением английского языка, и мне
хватило знаний, чтобы в критичные сроки принять взвешенное решение. Им стала
частная онкологическая клиника Docrates в Хельсинки. Ее контакты дала мне
девушка с одного форума, которая там лечилась. Я самостоятельно списалась с
врачом и назначила консультацию на ближайшее время.

Получив все данные, она сказала: я могу сохранить тебе
грудь.

Было начало
сентября. На тот момент я предполагала, что у меня начальная стадия рака, и
сознательно приняла решение не делать биопсию, пока не определюсь с лечащим
врачом, потому что помню по своей маме: стоит затронуть раковые клетки, и это
может стать толчком, который ускорит развитие болезни. В Docrates мне, наконец,
сделали все обследования, рентгенолог очень точно определил вид и размер моей
опухоли, и хирург начал разрабатывать для меня варианты лечения. На повестке
стояло два вопроса: действительно ли мне требуется мастэктомия и что делать
сначала: операцию или химиотерапию. На тот момент мне уже сделали биопсию под
контролем УЗИ. Хирург назначила еще одну биопсию — уже под контролем МРТ.
Получив все данные, она сказала: я могу сохранить тебе грудь. Не могу передать, каким
облегчением было для меня это услышать. Как оказалось, опухоль была расположена
таким образом, что ее можно было вырезать. Плюсом оказалось и то, что у меня
достаточно большая грудь — в таких случаях гораздо больше возможностей сделать
органосохраняющую операцию. Мою назначили на середину октября.

На
операционном столе

Я очень боялась
операции. Причина тому — плохой опыт из детства, когда после операции я на
несколько дней попала в реанимацию из-за несовместимости лекарств для наркоза.
В этот раз я не только три раза встречалась с хирургом, но и получила подробную
консультацию от анестезиолога. Огромное спасибо врачам, которым хватило
выдержки отвечать на все мои вопросы. После этого я шла на операцию без страха,
так как понимала, что и как со мной будут делать.

Меня выписали на следующий день после операции, а еще через
день я уже гуляла с подругой по Хельсинки и пила кофе.

В Хельсинки я
приехала накануне операции. Она продлилась пять часов, а уже через два часа
после окончания меня заставили встать, и я начала ходить. В отличие от России,
в Финляндии вас не станут держать в больнице долго. Во-первых, это стоит денег
(750 евро за сутки пребывания), а во-вторых считается, что ранняя мобилизация
помогает быстрее восстановиться. И, возможно, это действительно так. Меня
выписали на следующий день после операции, а еще через день я уже гуляла с
подругой по Хельсинки и пила кофе.

Во время
операции мне удалили часть груди с опухолью и лимфоузлы. Для того, чтобы не
было лимфостаза, мне установили трубку для оттока лимфы и соединили ее с
прозрачным мешочком, который висел сбоку. С ним мне пришлось походить какое-то
время. В принципе, сложностей с этим не возникало: в клинике мне дали набор
этих мешков и показали, как их менять. Когда объем выделяемой лимфы стал меньше
10 мл, я поехала в Финляндию и мешок мне сняли.

Химиотерапия

Все российские
врачи, с которыми я до этого разговаривала, утверждали, что операция — это
ерунда, а вот самое важное и сложное — химиотерапия. Просто потому, что, если
препараты подобраны неверно или случилась передозировка, человек рискует не
просто не вылечиться, но и умереть. Так что когда настала очередь химиотерапии,
я прямо спросила своего хирурга — кто лучший химиотерапевт по области рака
груди в Финляндии? И она дала мне контакты доктора Йоханны
Маттсон, работавшей в Университетской больнице Хельсинки.

Все врачи, с которыми я до этого разговаривала, утверждали,
что операция — это ерунда, а вот самое важное и сложное — химиотерапия.

К сожалению, в
отличие от российских, государственные клиники Финляндии не имеют права
оказывать платные услуги. Но так удачно сложилось, как раз к тому моменту, как
настало время мне делать химиотерапию, Университетская больница Хельсинки
создала дочернюю коммерческую структуру — клинику HYKSin, через которую
иностранным гражданам стала доступна помощь университетских врачей. Я стала их
первым онкологическим пациентом.

На первой же
консультации доктор Маттсон подробно рассказала мне, как будет проходить мое
лечение. И чего следует ожидать. Мне выдали памятку, в которой было подробно
описано, в какой день и какие побочные эффекты могут возникнуть. Цикл
химиотерапии составляет 21 день. Первые три дня после прокапывания — самые
тяжелые. С рвотой можно успешно справляться с помощью правильно подобранных
лекарств, а вот слизистую не уберечь: страдают полость рта, желудок, кишечник.
Постепенно вам становится лучше, пока процедура не повторяется и все не
начинается заново.

В начале декабря
мне начали прокапывать стандартный курс из шести «химий»: три с препаратом
доцетаксел и пэгфилграстим (так называемая «белая» химия), и три с препаратами «красной» химии (циклофосфан , эпирубицин, фторурацил и пэгфилграстим).
Честно скажу, я ужасно боялась. Но перед каждой процедурой доктор Маттсон
проводила со мной по часу: разговаривала, проводила анализы, спрашивала, как я
себя чувствую. Она предупредила меня, чтобы я постаралась не простужаться — от
химиотерапии организм крайне ослаблен. Для того чтобы стимулировать выработку
лейкоцитов, которые начисто убивает «химия», доктор порекомендовала мне перед
каждой процедурой делать себе уколы специального препарата Neulasta. Стоил он
очень дорого: 1200 евро за укол. Спасибо друзьям, которые оплачивали эти уколы,
благодаря им я очень неплохо перенесла курс. Со своей стороны, медсестры
клиники очень мне помогали и делали все возможное, чтобы снизить негативные
последствия химиотерапии. Например, чтобы не выпадали волосы и ногти, во время
процедуры мне надевали охлаждающую шапочку и перчатки — так что под капельницей
я становилась похожей на мороженое, которое продавцы стараются сохранить в
товарном виде в жаркий летний день.

Кстати,
медсестры в Финляндии — это не медсестры в нашем понимании. Они получают более
серьезное медицинское образование и на их плечи ложится гораздо больше забот.
Обычно врач встречается с пациентом в начале и в конце лечения. В остальное на
передовой вашего лечения находится медсестра. Я могла звонить своей медсестре в
любое время, и она была достаточно компетентна, чтобы ответить на любой мой вопрос.

Задача:
уберечь сердце

Поскольку у меня
были затронуты лимфоузлы, то по стандартной схеме лечения следом за «химией»
мне назначили лучевую терапию. Она должна было начаться в первых числах мая
2014 года. Однако я заболела, и лечение пришлось отложить на неделю. Перед этим
я встретилась с доктором Маури Коури, который в то время работал заведующим
радиологическим отделением Университетской больницы Хельсинки. Он ответил на
все мои вопросы, но что окончательно подкупило меня, так это его честный
подход: он не стал назначать мне лишние исследования, зато рассказал, как будет
проходить облучение и как метод, который он для меня выбрал, защитит мое сердце
от радиации. Это многое для меня значило, ведь я хотела не просто вылечиться,
но и продолжить после этого нормально жить и работать.

Врач не стал назначать мне лишние исследования, зато
рассказал, как будет проходить облучение и как метод, который он для меня
выбрал, защитит мое сердце от радиации.

Мой метод
облучения назывался Deep Inspiration Breath Hold (или DIBH), то есть облучение при
глубоком вдохе. Его суть в том, что вас просят сделать глубокий вдох и
задержать дыхание — чтобы сердце ушло поглубже в грудную клетку. Во время этой
паузы на нее и направляются рентгеновские лучи. Сложнее всего было лежать абсолютно
неподвижно, пока вам целенаправленно облучают грудную клетку и лимфоузлы.

Курс
радиотерапии состоял из 30 процедур. Сама процедура безболезненная, но,
несмотря на все старания врачей максимально уберечь организм, радиация есть
радиация. Так что ближе к концу облучения кожа у меня если не слезала, то
выглядела так, будто я получила сильнейший солнечный ожог. Но даже, с учетом
ситуации, совершенно нормально. Как говорил мой дед, который прошел войну,
«Самое страшное — это смерть, все остальное можно пережить».

В целом лечение
заняло у меня меньше года. Все это время я продолжала работать, возя с собой
ноутбук. К сожалению, в отличие от Германии, Финляндия не дает вид на временное жительство иностранным гражданам,
которые лечатся у них в стране. На все процедуры я ездила самостоятельно на своей машине. Я снимала квартиру в
Хельсинки, потому что это дешевле, чем жить в отеле. Часто меня сопровождали
мой отец или подруга, которые оказывали мне столь необходимую поддержку в это
время. Кроме того, я все время ощущала заботу врачей и медсестер, для которых
важно не просто отвоевать жизнь пациента, но и сделать это так, чтобы он мог
этой жизни радоваться.

После
лечения

Как выяснилось в
Финляндии, еще по первым снимкам, которые мне сделали в районном онкодиспнсере
весной 2013 года, можно было четко диагностировать мою болезнь. Получается,
тогда, в начале 2013 года, ее почему-то просто пропустили. Что было бы, если бы
не потеряла вначале полгода? Вероятно, я бы сохранила лимфоузлы. С другой
стороны, вся эта цепочка событий привела к тому, что я прошла лечение в
Финляндии — о чем ни секунды не жалела. Когда меня посмотрели доктора в России,
никто не поверил, что у меня сделана такая сложная операция: у меня удалены
лимфоузлы, но разрезов подмышкой нет. Мне очень повезло, что у меня была
финансовая возможность лечиться там — все лечение обошлось в 60 000 евро
(по тем временам около 2 миллионов рублей), и мне не пришлось продавать
квартиру, чтобы собрать эту сумму.

Считается, что первые пять лет после курса лечения рака —
самые критические. Если в это время лет болезнь не вернулась, то можно считать,
что она отступила.

Сейчас я
регулярно езжу в Финляндию на профилактический осмотр. Сначала ездила раз в
полгода, сейчас раз в год. Считается, что первые пять лет после курса лечения
рака — самые критические. Если в это время лет болезнь не вернулась, то можно
считать, что она отступила. Постучу по дереву и скажу, что я чувствую себя
хорошо. Увидев меня на улице, вы никогда бы не сказали, что совсем недавно я
целый год лечилась от рака.

Женщинам,
которые, как и я, столкнулись с раком груди, я могу посоветовать одно. Боритесь
за свою жизнь всеми доступными методами. Если отношение врача и предложенные им
перспективы вам не нравятся — идите как можно скорее за вторым мнением. Если
понадобится, то и за третьим, и за пятым. Выберите себе врача, которому вы
будете полностью доверять. И выберите близкого человека, которой будет рядом и
будет вам помогать. Рак — это не проклятие, не наказание за грехи и уж точно не
смертный приговор. Это просто заболевание, и оно лечится — сейчас лучше, чем
когда-либо прежде.

Тийна Ахо, координатор частной клиники НYKSin при
Университетской больнице г. Хельсинки.

Учитывая семейную
историю Светланы, она поступила очень благоразумно, регулярно проходя
профилактические обследования и проявив настойчивость при обнаружении у себя
подозрительных симптомов. В случае ранней диагностики рак груди полностью
излечим в 94% случаев, и ее история — прекрасный пример того, как важно не
терять времени в борьбе с болезнью. Она обратилась к нам самостоятельно и
напрямую, без посредников, что позволило нам организовать ее лечение в самые
короткие сроки. Первая консультация была дистанционной — перед этим Светлана
выслала нам по почте информацию о своем лечении и результаты обследований.
Далее мы пригласили ее встретиться с врачом. Все, через что прошла Светлана на
пути к выздоровлению, входит в стандартную программу лечения нашей клиники.
Качественная диагностика, качественные и правильно подобранные препараты,
целенаправленная лучевая терапия с максимально возможной защитой внутренних
органов — все это уже проверенные методы, и они работают.

Источник: https://www.medkrug.ru/article/show/naperegonki_so_vremenem_kak_ja_pobedila_rak_grudi#comments